WC (91): Ф. М. Хаббард

Хаббард начал писать стихи вскоре после своего тринадцатого дня рождения, когда учился в Элизабет-Колледже, основанном при первой Елизавете (первым директором был один из переводчиков Библии короля Якова). Дебютное стихотворение, "Песня Кобо", было утеряно, но следующие четыре, сочиненные за 20 минут в порыве энтузиазма, Хаббард записал в линованную тетрадь с тисненым гербом школы на твердой темно-красной обложке. Эту тетрадь он вел до лета 1929 года; она начинается со стихов о природе, в основном в минорной тональности, преимущественно о смене дня и ночи, с ключевыми мотивами рассветов и сумерек, из которых постепенно вырастает тема расставаний. Чем дальше, тем больше в тетради фигурирует Луна, расставания оборачиваются бегством, всплывают отсылки к античной поэзии и драме, которые Хаббард параллельно изучал в школе. Иногда стихи перемежаются короткими комментариями ('school worry again'); некоторые зашифрованы. Тетрадь заканчивается стихотворениями о двух женских образах, The Lady of Divette и The Lady of St Peter Port:

You stirred a pain within me, very deep.
- Although your eyes and lips were very fair,
And made a sweetness in the evening air
That lulled my stricken senses into sleep.

Между последней строфой и публикацией первого романа пройдет больше тридцати лет, заполненных учебой в Оксфорде, работой в Индии, офисной рутиной, литературной журналистикой и более удачными стихами. А между тем все его будущее творчество вырастет в каком-то смысле из этого четверостишия. Встреча с женской фигурой, двойственной или пробуждающей двойственность героя, лежит в основе почти всех его сюжетов; из этого начального хода и лейтмотива скрытых сил природы Хаббард создал собственный литературный мир, такой же уникальный для жанра триллера, как рассказы Эйкмана - для ghost story (их роднит также глубокий пессимизм и интерес к подсознанию). Хаббард никогда не планировал своих сюжетов заранее, а начинал с группы из двух-трех персонажей в ярко индивидуальном, атмосферном ландшафте, и ждал, пока динамика их отношений сама выстроит развитие коллизии; в результате ход его повествования напоминает опасное тление нескольких фитилей между пороховыми бочками. Взрыв почти неизменно происходит не там, где ожидает читатель; в литературе нет сильнее наэлектризованных сцен, чем эти хаббардовские вспышки насилия. То, что он писал при таком подходе почти начисто, объясняется отчасти достоинствами классического образования, но также резонирует с качествами его героев - представителей того класса, на котором держалась империя, рефлексирующих людей действия (редкого сословия в литературе): "даже когда они сходят с рельсов, они остаются людьми, с которыми приходится считаться", как формулировал Энтони Квинтон, один из представителей того же класса; неслучайно другим влиятельным поклонником и издателем Хаббарда был Гарольд Макмиллан. Я знаю о ранних истоках его творчества, потому что школьная тетрадь со стихами лежит передо мной на столе.